Ола Сандт

СТАНЕШ

День первый

Сегодняшний день начался, в общем-то, как обычно. Интересных событий вроде бы не предвиделось. Подъем в шесть тридцать, зарядка, умывание, кофе, завтрак. И бегом-бегом на работу. Суточное дежурство на "скорой". Все как всегда. Как последние пятнадцать лет.

Прибегаю на станцию, пятиминутка вот-вот начнется. Получаю тонометр, "уши", кардиограф и наркотики, распихиваю все по местам. "Уши", в смысле фонендоскоп, на шею, тонометр и наркотики - в карманы ремкостюма, кардиограф - в машину. Все. К работе готова. Можно бежать на пяти-десяти-тридцатиминутку.

- Ола, привет! Как тебе распределение?

- Привет, Васильич. А что такое с распределением? Подлянка какая?

- Не знаю, подлянка или нет, зато знаю кому.

- И кому же?

- Да тебе. Разок-другой съездишь - расскажешь.

- Да что такое?

- Всем дежурантам пройти на пятиминутку! ВСЕМ дежурантам, повторяю, пройти на пятиминутку!

Так, вот и первый подляк. С диспетчером нам сегодня повезло. И как это Тамарочка, хакер наш компьютерный, попала в нашу смену? Лелька, что ли , с ней поменялась? Встречу, допрошу и убью.

Ладно, идем на часоминутку. Хоть бы на вызов поскорее объявили, чтобы долго не сидеть! Кстати, о вызове. Интересно, а с кем это я сегодня работаю? Распределение-то посмотреть я и не успела. Ладно, на кого бог пошлет. Сутки можно выдержать почти с любым. Лишь бы не одной!

Все места уже, оказывается, заняты. Надо же! Втискиваюсь на диванчик между Пастушком и Лилькой. Как они все дружно сегодня набежали! И в курилке никто не застрял. Что это такое происходит с родной моей подстанцией, люди добрые?
Заведующая входит с кипой карточек в руках. Ой нет, неужели опять разбор? Это же что, каждое мое дежурство так будет, что ли?

А это еще кто?!!

Вслед за Альфией Нурисляновной... Ой! Да у меня глюки! Все, доигралась в "Star Trek". Потому что если это не вулканец, то я уж и не знаю, кто тогда он такой! А мы, между прочим, не в Америке, где вовсю идет программа культурного обмена с Вулканом - везет же гадам! - а в родной моей Самаре, где сроду ничего интересного не случалось!

Так...

Заведующая окидывает нас всех предупреждающим и одновременно просительным взглядом - мол, сразу не чудите! А этот, глюк, как ни в чем не бывало стоит рядом с ней и исчезать не собирается.

- Хочу вам представить нового доктора. Зовут его Станеш. Он стажер-интерн из Вулканской Академии Наук и будет дежурить у нас в обычном графике, пока на ставку, через трое суток. А там посмотрим. Прошу любить и жаловать. И по возможности помогать. Юрий Васильевич, вы сегодня старший врач смены, объясните коллеге особенности оформления карточек, очередность выезда, ну и все остальное. Ольга Рудольфовна, вы сегодня ездите в паре с доктором Станешем по педиатрии. Я на вас рассчитываю. Вы у нас фельдшер опытный, грамотный, подскажете, если что понадобится. Доктор, хотите что-нибудь сказать коллективу?

- Долгих лет жизни и процветания! Здравствуйте. Я приложу все усилия, чтобы принести максимум пользы в работе, и рассчитываю многому научиться в совершенно новых для меня условиях. Могу я сесть?

- Врачу Станеш машина тридцать шесть!

Все-таки Тамара - безграмотная идиотка. Сколько раз ей говорили: мужчин - склонять! Машина - Пастушку, Станешу, Ашману! А вот мне - Сандт!

- Тридцать шестая машина - врачу Станеш, фельдшеру Сандт, педиатры - на вызов! Вызов срочный!

Так!!!

Началось! За что люблю родную "скорую помощь", кояя есть не работа, а образ жизни - никогда, сволочи, не предупредят! Вызов срочный, детский, а я даже не знаю, на что вообще способен мой Первый. И это не в первый раз! В последние годы вообще взяли манеру - как только приходит новенький, интерн или, того лучше, студент, так ставят со мной! "У вас, Ольга Рудольфовна, стаж, и категория высшая, в случае чего - прикроете". Прикроешь, куда деваться. Работа должна быть сделана.

И вот мы в машине, едем. Точнее, летим. За рулем Шинин, он только летает. Ездят пускай старперы.

Засовываюсь из салона в кабину:

- Доктор, могу я спросить? Как мне к вам обращаться? И что у нас за повод к вызову?

- Спросить можете. Обращайтесь ко мне по имени - Станеш. Или "доктор". Код вызова - двадцать пять "Е". Как мне вас называть?

- Ольга. Или Ола. Второе предпочтительнее.

- Почему?

- Окружающие лучше реагируют. Указывает на дружеские отношения в бригаде и взаимное уважение, больным и их родственникам так спокойнее.

- Хорошо.

- Скажите, доктор, а вы давно работаете в педиатрической бригаде?

- Впервые.

Замечательно! Код двадцать пять "Е" - "задыхается, плохо, непонятно" - предполагает весь спектр неприятностей с ребенком, от температуры до агонии. То есть родственники не знают что, но плохо. Ладно, посмотрим, как новенький под обстрелом...

На всякий случай готовлюсь работать одна. В первый раз все бывает. Вплоть до полного ступора у стажера.

- Станеш! - пробую перейти в ближний бой. - А какой возраст ребенка?

- Год и десять месяцев.

Наиболее вероятны ОРВИ - с нейротоксикозом и без, ларингит, обструктивный бронхит и инородное тело. В дыхательных путях. Вот этого, пожалуйста, не надо! Слишком круто для первого вызова!

Мысленно перепроверяю содержимое сумки - вроде все необходимое есть. Поглядываю на своего доктора. Спокоен и собран. Аккуратен и подтянут. Длинный и тощий. Бледный, черноволосый.

Черт, за всем этим я как-то и призабыла, что он вулканец!

А-а-а-а! Живой, настоящий вулканец, и не в телевизоре, а в моей бригаде!

О господи. Как бы самой-то не опозориться.

Приехали. Выходим. Станеш молча берет у меня сумку. Сам догадался или кто научил? Я также без объяснений отбираю у него карточку. Это моя часть работы. Он не возражает.

Подъезд первый, этаж девятый. Лифт, естественно, не работает. И темно, как... сами знаете, где.

- Доктор, нам на девятый без лифта, квартира сорок шесть.

- Понял.

Поднимаемся. Он мог бы быстрее, но приноравливается к моему шагу. Кажется, мне понравится с ним работать.

Вот и сорок шестая квартира. Говорю:

- Доктор, в приветствии "долгих лет и процветания" лучше отменить, не поймут. Ограничимся обычным "здравствуйте".

- Понял.

Звоним. Открывают. Заходим.

- Здравствуйте! Что случилось?

Станеш достает из кармана и быстренько надевает зеленую реанимационную шапочку. Правильно, острыми ушами народ лучше не шокировать. Снимаем куртки, вешаем в коридоре.

- Доктор, ребенок задыхается! И голос пропал! Кашляет, как собака лает, и хрипит!
Зареванная мамочка лет двадцати испуганно заглядывает нам в глаза - слишком молодая бригада, уж не студенты ли? Не бойся, мамочка, я сама боюсь.

- Где можно вымыть руки?

- Сюда, проходите, пожалуйста!

Быстренько моемся, сначала он, потом я. Любопытно. Руки он моет как хирург. В той же последовательности и манере. Работал в хирургии? Или просто знает?

В спальне полный раскардаш и раздрай. Посреди расстеленной кровати сидит красный и заплаканный годовичок, дышит хрипло и со свистом на вдохе. Ларингит, точно. Хорошо, что красный, а не бледный и не синий. Все не так уж сумрачно вблизи.

Вулканец ставит на стул рядом с кроватью "Небулайзер".

- Ола, вы пока готовьте аппарат.

Знаю, милый. Раскрываюсь и готовлюсь. Будем дышать паром. Сумку на стол и тоже раскрываю. Мамочка, подхватив малыша, испуганно смотрит на ряды ампул в укладке.

Ободряюще киваю ей и присаживаюсь с краешка, оформлять карточку. Краем глаза наблюдаю за Станешем.

- Разденьте ребенка, пожалуйста, и поверните ко мне спиной, я послушаю.

Мамочка с готовностью стягивает с сына кофточки и маечки. Тот понял, что грядут неприятности, и собрался завопить, но из широко раскрытого ротика вырывается только сиплый стон. Ничего, милый, потерпи немножечко.

Доктор быстро и профессионально осматривает малыша, выслушивает и заглядывает в разинутый ротик - как там горлышко?

Горлышка не видать.

- Ола, подайте мне шпатель.

- Пожалуйста, доктор.

Заглядываем в рот поглубже - малыш заходится плачем. Ничего, маленький, этого никто не любит.

- "Небулайзер", зарядить десять миллилитров физраствора, ноль-три адреналина и ноль-три тавегила. Я проведу ингаляцию, а вы пока наберите для внутривенной инъекции но-шпы ноль-два, тавегила ноль-один и анальгина ноль-один. Разведение 1:10.

- Да, доктор.

Заряженный ингалятор у Станеша, похоже, пользоваться он им умеет, и помощь не нужна. Набираю в шприц растворы.

Пятнадцать минут дыхания с аппаратом - и у малыша прорезается голос. Вот уж теперь мы поорем! Кричи, маленький, кричи. Чем громче крик, тем глубже дыхание. А это-то и нужно.

- Вы готовы, Ола?

Я-то готова. А вот готовы ли вы? Сделать годовичку внутривенную инъекцию - не такое простое дело. Он сидеть и терпеть не станет.

- Мамочка, приготовьте простыню и запеленайте ребенка как новорожденного. Снаружи оставьте только правую ручку. Так, теперь ложитесь на кровать, кладите ребенка рядом с собой и обнимите его покрепче. И ножки! Доктор, зафиксируйте для меня правую ручку.

Готово. Работаем. Кто не видел - стоит посмотреть! Мы с вулканцем бок о бок стоя на коленях возле постели, проделываем манипуляции. Он довольно ловко удерживает крохотную ручонку в удобном для меня положении. Вхожу в вену с первой попытки - тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! Медленно, как положено, ввожу раствор. А так хочется побыстрее, пока не выскочила из еле заметной венки игла! Но поспешность, как известно, нужна лишь при ловле блох.

- Закончила. Выхожу?

- Да.

- Все, маленький, уже все. Можете распеленать и утешить. И дайте ему попить - теплой воды.

Доктор поднимается с колен. Одним движением. Я - с некоторым трудом. Много времени прошло с тех пор, когда я скакала как коза.

- В больницу собирайтесь, мамочка. С собой возьмите самое необходимое, не забудьте полис и паспорт.

- Надолго, доктор?

- Дней на пять-семь. Если все будет хорошо, выпишут раньше.

Мать растерянно оглядывается - куда пока девать цепляющегося за нее малыша?
Неожиданно ребенка берет Станеш. И мальчик, вопреки обыкновению всех детей, тут же успокаивается. Интересно!

Пятнадцать минут на сборы и одевание, и вот мы в машине. "Небулайзер" наготове, на всякий случай. Пока малыш раздышался, но в дороге лучше не расслабляться.
Доехали без приключений.

Вот и приемный покой Первой Детской. Посмотрим, как мой вулканец умеет сдавать детей. В приемнике задержки всякие-разные случаются. То дежурного врача не дождешься, то мамочка вдруг вспомнит, что с утра у ребенка был понос, и нас завернут ехать в поносную больницу Семашко. То... Да мало ли! Тут нужно уметь разговаривать с медсестрами, чтоб не волынили и не садились на шею.

Но доктор мой на высоте. Официален, сдержан и непреклонен. У ребенка - субкомпенсированный ларингит, и лечиться он будет в ларингитном отделении. А кто с ним не согласен - могут писать рапорт. Нет? Оставляем, уезжаем.

Вот так. Первый вызов позади - и вовсе не комом. Возвращаемся на станцию? О нет, я и забыла, кто у нас доктор. Не успев сесть в машину, отзванивается по рации:

- Бригада номер тридцать два свободна, в Первой Городской Детской больнице.

Ясно, перерыва не будет. Сейчас насыплют следующий вызов. Или нет?

- Возвращайтесь на станцию, доктор.

Уф, обошлось. Новичкам везет. Не скажешь же ему, как любому из наших новеньких, что не стоит звонить сразу, как сел в машину. Что все вызовы один не обслужишь. Потому что он действует по инструкции и формально прав. Но все остальные-то на линии - люди, и действовать будут по-человечески! Вот вам и первое неудобство при работе с вулканцем. Тоже мне, мистер Спок!

Едем домой. В смысле - на станцию. Я исподволь разглядываю Станеша. И рассмотреть-то не успела, вот работа! Худой, высокий, на Женьку Аксенова похож. Есть у нас такой доктор, я его со своими трек-прибабахами раньше все вулканцем представляла, чтобы долгую дорогу на вызов скрасить всякими фантазиями. Вот, допредставлялась. Возраст затрудняюсь определить, может, лет двадцать пять-тридцать? (Тридцать четыре, ха-ха?!)

Волосы не черные, а скорее иссиня-черные. Глаза очень темные, не видно зрачков, с фиолетовым отблеском. Уши, естественно, острые. Черты лица из одних прямых линий, потоньше, чем у Спока. Господи, не кормят их, что ли?

Вот и прибыли. Выходим.

- Ола, карточка у вас?

- Да, доктор, вот, возьмите.

- Сумку в машине оставляем?

- Да. Как вы смотрите на то, чтобы попить чайку и познакомиться поближе?

Озадаченный взгляд мне в ответ.

- Как я смотрю?

- Доктор, после того, как вы закроете вызов и освободитесь, я приглашаю вас в столовую выпить по чашке чаю. Или кофе, если хотите.

- Согласен.

- Отлично.

- Отлично от чего?

Тьфу, поговорили! Чувствую, он меня еще достанет. Все время забываю, что передо мной - вулканец! Йоу! Обычный самоуверенный интерн.

 

Чай мы, конечно, попить не успели. Не успел мой доктор закрыть карточку, как опять снова началось:

- Педиатрической бригаде на вызов, вызов срочный! Врачу Станешу, фельдшеру Сандт, машина тридцать шесть!

Слышим, не глухие. Что нам на этот раз припасли?

О, вот и оно. Вот и случилось. Ребенок пяти лет, судороги.

- Доктор, карточку я взяла, поехали.

- Что там?

- Судороги, пять лет ребенку.

- Далеко?

- На сто шестнадцатом километре, минут тридцать хорошей езды. Юрка нас домчит за двадцать.

- Юрка?

- Водитель наш, Юрий, вы что, еще не познакомились?

- Нет. В пути не хотел его отвлекать. А он не спрашивал.

- Сейчас исправим.

Забрались в машину, хлопнули дверками, помчались. Шинин с места рванул, обгоняя всяких частников как стоячих. Водитель у нас классный!

- Юрок, с доктором познакомься. Нам теперь вместе работать.

- Юрий.

- Станеш.

- Будем знакомы. Пузырь поставишь - будем друзьями.

- Что?

- Юрок, он вулканец, говори по-людски, понятно.

- Иностранец, что ль? То-то гляжу, рожа нездешняя. Откуда будешь?

- С Вулкана, из Та-Валшта.

- А-а-а! Далече. Это не в Америке?

- Юрок, это на другой планете. Ты телевизор смотришь? В новостях говорили, что посольство Вулкана договорилось с Россией о программе обмена студентами.

- Так ты студент? Ладно, поработаем. Музыку любишь?

- Да.

- Лелька, воткни кассету в плеер. Да не эту, это похабщина, сменщик принес. Вон ту, черную.

И вот под гром тяжелого рока мы мчимся по мосту через Самарку.

 

Долетели за двадцать минут. Возле подъезда панельной девятиэтажки нарезает круги перепуганный отец, курит от нервов.

- Скорее, доктор, уже третий приступ за сегодня, посинел весь мальчишка!

Бегом взлетаем на третий этаж. На ходу сбрасываем куда попало куртки, Станеш стремительно входит в комнату, я за ним. Отец тащит сумку. Надо дать ему возможность хоть как-то поучаствовать в процессе.

Вместо обычных расспросов и осмотров вулканец опускается на колени возле бьющегося в судорогах мальчишки и замирает, зафиксировав пальцы обеих рук на контактных точках его лица. Ну чистый Спок! А мне что делать? Раскладываю сумку, стараясь делать вид, что ничего необычного не происходит.

Минута, другая. Отец ребенка переминается с ноги на ногу у меня за спиной. Нервничает. Его можно понять. Мать, сидя на полу, с обреченным видом удерживает голову сынишки.

Еще минуту ничего не происходит, и нервничать начинаю я. Надеюсь, доктор знает, что делает.

Наконец судороги стихают, и мальчик погружается в глубокий сон. Станеш отнимает руки от его лица и поднимается. Кивает мне:

- Ола, ноль-пять реланиума внутримышечно.

- Доктор, у нас и седуксен есть, если нужно. Одна ампула.

- Реланиума.

- Да.

Ребенок от укола даже не вздрогнул. И неудивительно - у него вся попа исколота.

- Скажите, как давно у него эти приступы? Карточка амбулаторная есть у вас?

- Уже год, доктор. По три-четыре раза в неделю. Он попал в аварию два года назад, сначала все хорошо было, даже голова не болела. А потом началось.

Мать всхлипывает и вытирает нос несвежим платком.

- Я думаю, что это вскоре пройдет. Невропатологу в ближайшее время обязательно покажитесь. И не плачьте.

- Хорошо, доктор. Вы нас в больницу не заберете?

- Нет необходимости. Сегодня приступов больше не будет.

- Так хочется вам верить! Он уже измучился, бедный, по этим больницам, а толку нет.

- Будет. Ола, вы карточку оформили? Сумку можно закрывать.

Отец отбирает у меня сумку и плетется нас провожать до машины. По всему видно, что обещаниям Станеша он не верит.

Вышли, сели, поехали.

Едем в сторону города, все молчат. Чего-то не хватает. А, доктор мой не отзвонился по рации. Спрашиваю:

- Звонить будем?

- Пока нет. Юра, пожалуйста, остановите машину.

Съезжаем на обочину. Станеш выходит и садится прямо на землю. И лицо у него белое...

- С тобой все в порядке?

Я от испуга перехожу на "ты".

- Нет. Не совсем. Ола, у нас в машине вода есть?

- Есть. Тебе налить?

- Да.

Он залпом проглатывает стакан теплой воды и закрывает глаза.

- Что с тобой? Тебе плохо?

- Нет. Сейчас все будет в порядке. Я немного не рассчитал свои силы и израсходовал больше энергии, чем собирался. Но остановиться на полпути было никак нельзя.

- Может, ляжешь? На носилки? Я частенько там ночью сплю.

- Да, пожалуй.

- Ты сможешь работать?

- Не сейчас. Минут через десять.

Ну, уж столько-то мы тебе обеспечим. Говорю Шинину:

- Юр, если будут звонить по рации - скажи, мы на вызове.

- Будь спок.

Нет уж, хватит нам одного Спока! Сижу в кабине, поглядывая на вулканца. Он лежит на носилках, вытянувшись во весь рост, и как будто даже не дышит.

Что же это такое было на вызове?

Когда Станеш очнулся и вернулся в кабину, отзвонился и снова получил команду "Возвращайтесь!", решилась на вопрос:

- Станеш, что с этим мальчиком?

- У него после травмы образовалась маленькая внутричерепная гематома, она со временем инкапсулировалась и стала причиной судорожных припадков. Я ее убрал. Больше припадков не будет.

- То есть как - убрал?!

- Ола, я телекинет, к сожалению, пока еще не очень умелый. Я не только врач, но и целитель. На Вулкане я учился оперировать без инструментов. Правда, с человеком я раньше этого не делал, но это был самый логичный способ лечения. И самый эффективный. Только сил я не рассчитал, очень трудно было работать.

Вот это да! Все страньше и страньше!..

- Ола, могу я попросить тебя не рассказывать всем об этой моей особенности? Это не стандартный набор умений для вулканцев. Я и моя сестра Ктал первые в этой генетической линии. Все в стадии эксперимента.

- Хорошо, не беспокойся, я никому не скажу. А родители ребенка?

- А что они видели? Мальчик бился в припадке - я его держал. И все. Остальное - из области домыслов. Я не буду пользоваться этим приемом часто.

Зря он это сказал! Мы тогда еще и не знали, насколько часто ему придется прибегать к своему Дару. Но это было еще впереди. А пока мы ехали на станцию, и в машине гремел русский рок.

 

В этот день ничего из ряда вон выходящего больше не случилось. До трех часов ночи мы успели съездить на несколько случаев ОРВИ с высокой и не очень температурой, одну травму - порезанную ладошку и одно пищевое отравление. Промыв и уколов двухлетнего карапуза, я с плохо скрываемым удовольствием наблюдала за Станешем, грузившим получасовой лекцией о правилах детского питания провинившуюся бабку. Правильно, так им и надо! Прокисшее молоко надо выливать в унитаз, а не во внука! Или пить самой.

И вот мы сидим на подстанции, пьем чай, пишем - каждый свое.

Я - требование на медикаменты и шприцы для пополнения сумки, доктор - последнюю карточку.

На дворе - половина четвертого утра, до конца дежурства пять с половиной часов. Расслабляться, в общем-то, рано.

Вошедший Васильич с кипой непроверенных карточек в руках составляет нам компанию.

- Последнюю пишешь? Наш человек. Проверять не буду - пишешь ты прилично, только помни, что на тяжелые вызовы нужно введение медикаментов расписывать по времени. А так все у тебя хорошо. Спать совсем не ложился?

- Нет.

- Зря. Тут ведь как солдат - недоспать и недоесть всегда успеешь. Кто знает, как дежурство пойдет? Есть свободная минутка - вздремни сколько дадут.

- В этом нет необходимости. Я не нуждаюсь во сне так часто, как люди, и суточное дежурство - недостаточная нагрузка для того, чтобы появилась необходимость в отдыхе.

А вот и нет, милый! А кто это сегодня трупом лежал в машине? Пусть десять минут, но лежал.

Васильич меж тем достает пачку "Явы" и закуривает. Синенький дымок плывет над кучей карточек, над нашими головами и над скривившимся Станешем. Табачный дым ему явно не нравится. Вскоре он не выдерживает.

- Юрий Васильевич, курить - очень вредная привычка. Вы же врач. Чем можно объяснить ее наличие у вас? У людей много странных и вредных привычек, но курение - одна из самых распространенных и абсолютно бесполезных. Так зачем же?

- Жить, знаешь ли, вообще вредно. От этого умирают, - Лушников разминает сигарету в пепельнице и смущенно прячет пачку в карман. - А если честно, то и сам не знаю. Так как-то вышло. Все закуривали - и я закурил, пацаном еще был. А потом много раз бросить хотел, да все что-то никак. То вызов тяжелый, то в приемнике со всеми переругаешься, пока больного сдашь. То просто чтоб минутку постоять, подумать. Ну и закуришь.

- Юрий Васильевич, если действительно решите бросить - я мог бы вам помочь.

- Это закодировать, что ли?

- Нет. Просто снять механизмы, отвечающие за повторение привычных действий, психологическую зависимость.

- Погожу пока. Но за предложение спасибо. Дописал карточку? Давай, подпишу. В шахматы играешь?

- Да.

- Как насчет партии?

- Вы хотите играть со мной? - недоверчиво уточняет Станеш.

- А фигли нам побаиваться-то? Расставляй. Хорошо, что ли, играешь?

Станеш задумывается. И правда - что значит "хорошо"? Для кого и по сравнению с кем?

Первую партию Васильич проигрывает на десятом ходу.

Вторую - на шестом.

Откладывает карточки и сигареты в сторону и берется за дело всерьез.

Третью партию проигрывает на четвертом. Отодвигает от себя доску и наливает стакан крепчайшего чая под названием "утренний гром".

- Все, хорош. Сдался. Надо тебе с Казаком сыграть, у него шансов больше. Сильно играешь.

- Не очень. Я раньше с людьми не играл.

- А с кем же? А, ну да, верно. Слушай, а у вас все такие, как ты?

- Не понял?

- Ну, внешне, и вообще...Я слышал, вы живете по двести лет?

- При благоприятных обстоятельствах - до трехсот пятидесяти. Известны долгожители, перевалившие четырехсотлетний рубеж. Но это единицы, скорее исключения, чем правило. И только во времена новейшей истории. Раньше таких случаев зафиксировано не было.

- Станеш?

- Да?

- Слушай, ты всегда говоришь как машина?

- Не понял?

- Ну, не как все люди, механически, что ли.

- Я изучал разговорный русский язык, но мне им пользоваться неудобно - я не понимаю смысла многих оборотов и идиом. Вам очень мешает моя манера речи?

- Да нет, терпимо. Вот пооботрешься маленько в коллективе - научишься говорить как все. Мы еще сделаем из тебя человека!

- Не хотелось бы.

- Ну ладно, там посмотрим. А пока мне еще карточки надо допроверить.

Я приготовила сумку к заправке и пошла спать - сколько удастся. Юрий Васильевич остался проверять карточки, Станеш с книжкой составляет ему компанию. Дежурство на этом и заканчивается, ни одного вызова до утра больше не поступило.

День второй

Трое суток отдыха - достаточно, чтобы прийти в себя и отоспаться. И я снова на работе. А доктор мой вулканский, оказывается, в промежутке еще отработал сутки на Промышленной подстанции. Там не вышло на дежурство ни одного педиатра. Грипп.

- Доктор?

- Да?

- Ну и как вам на Промышленной?

- Что именно?

- Работы больше?

- Нет, примерно так же.

- А коллектив?

- Я не успел оценить. Приехал - сразу объявили вызов. Десять вызовов - и конец дежурства. Сдал смену Ктал, и пошел домой. Все.

- Ктал? Это ваша сестра? Она там работает?

- Да.

- А где вы живете, Станеш?

- В общежитии на Киевской, 10.

- Ну и как вам там, в общаге?

- Холодно очень. В остальном - нормально.

- Педиатры - на выезд! Врач Станеш, машина тридцать шесть! На вызов!

Поехали! День начинается довольно банально: грипп, грипп и еще раз грипп.

Я автоматически выполняю свою работу на вызове, в промежутках слушаю музыку, болтаю с Юрком и пристаю к Станешу. С вопросами. Вопросов у меня полно.

- А правда, что вулканцы не лгут? А почему вы с Ктал попали на стажировку именно в Россию? А надолго?

Он отвечает - по очереди на каждый вопрос. Потеха!

- Правда, не лгут. Потому что стажировка по договору, проводится в условиях, приближенных к экстремальным. Продлится она шесть месяцев.

- А потом?

А потом они с сестрой будут работать на одном из пограничных миров. Там есть вулканская миссия, и местному населению медицинская помощь такого уровня тоже бы пригодилась.

- И я больше никогда вас не увижу?

- "Никогда" - это очень абстрактное представление. Очень много вариантов развития событий, трудно строить прогнозы. Возможно, мы вернемся сюда на переподготовку через пять лет. Возможно, за нами последуют другие вулканцы. Или российские медики станут выездными и будут работать в других мирах, как американцы. Во вселенной много миров с крайне низким уровнем развития медицины.

Ну да, а для того чтобы стать выездными, нам нужно всего-навсего пройти лицензирование по стандартам Федерации и подтвердить диплом на одном из внеземных языков! Я и не знала, что вулканцы умеют так зло шутить! Короче, жизнь моя пройдет в городе Самаре, Россия, Земля.

- Станеш, бригада свободна! - отзваниваемся.

- Слышу вас, доктор, слышу, запишем вызовочек! Номер карточки - триста сорок восемь, улица...

Разворачиваемся, едем в обратную сторону. Район вызова не наш, помогаем Советской. Через Самарку, через железнодорожные пути, через лес. Станеш с любопытством и недоумением смотрит на пылающие в небе факелы добрых двадцати метров высотой.

- Ола, что это такое?

- Газ горит.

- ???

- Сопутствующий газ. Пропан, бутан, не знаю, что еще.

- А почему его сжигают? Ведь у него множество применений в химической промышленности?

- Не знаю. Говорят, нерентабельно.

Станеш недоверчиво качает головой и долго еще провожает взглядом чудовищные зажигалки.

На вызове нас встречает стайка белобрысых ребятишек: две девочки и трое мальчишек от трех до восьми лет. Похожие так, что их родство сомнений не вызывает.

- А вы врачи, да? А вы нашего братика в больницу заберете? Он еще маленький совсем, ему уколы не надо делать, он плакать будет! - девочка лет семи важно принимает у нас куртки и ведет Станеша мыть руки. Он воспринимает это как должное, а мне забавно. Видела бы она его без шапочки! "Доктор, доктор, а почему у вас такие ушки?" - "А потому, Красная Шапочка, что..." Нет, это откуда-то из другой оперы. Не отвлекаться, ребенок маленький...

И почему это у Станеша дети не плачут? Обычно на детских вызовах рев такой, что уши закладывает. Надо будет спросить.

Малышу от роду нет и месяца, но кто-то из братьев и сестер принес ему из детского садика грипп. Крохотный носик сопит, слезки из глаз текут, температура под сорок, а мама, как обычно, делает все, чего делать нельзя: навертела на него целый ворох пеленок и кофточек. И даже чепчик. От такого компресса температура только выше лезет, но мамочки озабочены лишь одним - не простудить!

И перегретый, вспотевший и несчастный ребятенок жалобно морщится, жмурится от яркого света и чмокает в надежде, что кто-нибудь догадается наконец дать ему попить.

Вулканец молча разворачивает ребенка, ловко и осторожно придерживая головенку, принимает из моих рук бутылочку с водой и поит малыша. Это во-первых. А во-вторых...

- Ола, приготовьте мне раствор спирта один к одному, с температурой градусов сорок пять - пятьдесят.

- Да, доктор.

Развожу спирт горячей водой, выливаю в миску и макаю туда комок ваты. Доктор держит ребенка, я обтираю. Капельки жидкости блестят на мокрой красной коже.

Малышу не нравится эта наша выдумка, он кряхтит и ежится. Но и только! И только! А где же принятые в таких случаях оглушительные вопли? Что-то тут не так.

Повторяем всю процедуру раз пять: обтерли - высох, обтерли - высох, до тех пор, пока огненная на ощупь кожа не становится прохладной.

Станеш передает ребенка матери, достает фонендоскоп. Обычно это не самая легкая часть работы - выслушать орущего во весь голос младенца, но тот молчит, как воды в рот набрал. Дальше все по заведенному у педиатров ритуалу: осмотр горлышка со шпателем, помять животик, проверить рефлексы...

Ну и, естественно, укольчик.

А куда деваться - температура опять лезет вверх.

- Ола, анальгин, тавегил по пять санти, но-шпа - один деци.

- Да, доктор. Мамочка, поворачивайте сына попкой ко мне и держите ножки. Потерпи, маленький, вот и все.

Маленький сначала не понял, что, собственно, случилось, но через мгновение личико скривилось, ротик пошире и... Ага, голосок у нас ничего себе! Умеем!

Ну вот, лекция маменьке прочитана, ребенок обижен, от больницы категорически отказываются - в чем и расписались, и мы возвращаемся к машине. Долгожданное: "Возвращайтесь на станцию!" - и мы едем обедать.

 

Собственно, обедать едем мы с Юрком. Станеш традиционно не обедает. У них принято есть утром и вечером. Рано утром и поздно вечером, почти ночью. Очень удобный для "скорой помощи" режим. Хотя вулканцы у нас раньше не работали, какой-то умник из админов решил, что для полноценного питания нам нужно выделить тридцать минут днем и двадцать - вечером. Можно было бы успеть, если бы кто-нибудь что-нибудь к нашему приезду приготовил. Но нет у нас ни буфета, ни столовой. Как-то не предусмотрено. Вот и жуем всем колхозом, кто что принес с собой.

В дороге выясняется, что Станеш ничего с собой не принес.

Говорю:

- Не беда, давай заедем, купим что-нибудь по дороге. Юр, завернем в подвальчик?

- Без проблем. Кстати, у меня сигареты кончаются.

При этих словах вулканец снова открывает диспут на тему о вреде курения.

- Да брось! Это далеко не самое вредное в нашей жизни!

Юрка разминает последнюю сигарету и роется в кармане в поисках зажигалки. Зажигалка успешно прячется. Станеш откровенно заинтригован:

- А что самое вредное?

- Ты женат?

- Помолвлен.

- Тогда скоро узнаешь. Если вовремя не одумаешься.

- Почему?

- Что я тебе рассказывать буду, зеленому, сам все поймешь, придет твое время!

Вулканец как-то тушуется при этих словах. Разговор о Времени он поддерживать не готов. Догадываюсь, почему. Интересно все же, сколько ему лет?

На улице заметно холодает. Вскоре с неба начинают падать, кружась, крупные белые хлопья. Станеш заметно оживляется, не в силах оторвать взгляда от белого хоровода. Шинин ворчит:

- Вот, запуржило! Как насыплет сейчас на ночь глядя - не проехать, не пройти!

- Он не растает сразу, как вы думаете?

От волнения доктор даже заговорил по-человечески.

- Вряд ли. Слишком холодно. Ты что, снега не видел?

- Не видел, - Станеш, приоткрыв окно, ловит на ладонь белые хлопья. - Я и дождя не видел еще ни разу.

- Подожди, еще насмотришься, опротивеет. Вся зима впереди.

Вулканец недоверчиво качает головой, явно сомневаясь, что такое чудо может ему когда-нибудь надоесть.

Подъезжаем к подвальчику. Народу - никого. Я выбираю себе мороженое - раз уж зашла. Юрий - сигареты, причем, естественно, ворчит, что дорого. Станеш долго рассматривает витрины. В конце концов останавливается на коробке сока и яблоках.

- Это что, твой ужин? С голоду подохнешь, - подводит черту Шинин.

- Нет, этого вполне достаточно. Сегодня большого расхода энергии не было.

- Подожди. Вот снега навалит - будет.

Приезжаем на станцию. Станеш идет в диспетчерскую отмечаться. Я ем мороженое, а Шинин разогревает принесенный из дому полнометражный обед: пельмени, макароны с котлетой и компот. Подошедший Станеш с недоумением смотрит на все это великолепие. Неужели все это будет съедено?

- Будешь? Присоединяйся, - Юрке жалко бедного студента, которому явно никто не пожарил котлет.

- Спасибо, я пока не голоден.

- Да он вообще вегетарианец.

- Это что, как кришнаиты, что ли? Сектант?

- Не сектант, а просто вулканцы вообще мяса не едят. Верно, доктор?

Юрка с сочувствием смотрит на доктора и пожимает плечами: мол, каких только чудиков нет на свете!

Вот время обеда заканчивается, и нам вручается карточка.

- Поели? Сейчас объявлю. Вызова лежат.

 

Мы снова в машине. Там холодно. Постояв полчаса во дворе, машина совсем выстудилась. На ходу прогреется, а пока Станеш поднимает капюшон куртки, изо всех сил стараясь не показать, как он замерз.

- Юр, выключи ты печку!

- Что, жарко?

- Не печка, а вентилятор! Чего зря холодный воздух-то гонять?

Снегу намело уже прилично. Мы едем в сторону поселка Красный Кряжок. Сейчас он не красный, а белый. Снег летит, залепляя ветровое стекло, скрипят "дворники", видимость преотвратная.

Мы одни в белом кружащемся мире. В машине немного потеплело. Вулканец оживляется:

- Теперь всю зиму так будет?

- Будет, еще и не так! А у вас что, вообще снега не бывает?

Станеш качает головой - нет, мол, такая жалость.

- Нет, совсем без снега - скучно. А что же у вас зимой? Дожди?

- Нет. Дождей тоже не бывает. Сильные ветры с песчаными бурями.

- Тоже не подарок.

Шинин подруливает к скособоченному деревянному домику, мы выходим, и нам под ноги выкатываются два воющих и рычащих клубка.

Я бодро запрыгиваю обратно в машину, Станеш чуть замешкался от неожиданности, и пожалуйста - штаны порвали. Хорошо, что на нем ремкостюм, а не цивильная одежда. Шинин, приоткрыв дверь, орет на собак и сигналит.

Из избушки выползает ветхий дед и, всплеснув руками, берется за палку. Собак точно ветром сносит. Делаем вторую попытку зайти на вызов.

В доме жарко натоплена печь, на полу - половички, на окнах - расшитые занавесочки. Как в другой мир попали. Тепло, уютно и пахнет пирогами.

- Здравствуйте! Что случилось?

- Да вот, бабка у меня заболела. С утра возле печки топталась, а теперь слегла. Давление, что ли?

Озадаченно смотрю в карточку. Там черным по белому написано: "Акимова Анастасия, восемь лет".

- А как зовут бабушку? - спрашиваю.

- Анастасия Петровна.

Вот те на! Ошибка при приеме вызова - не восемь ей лет, Петровне, а восемьдесят восемь! С тревогой гляжу на доктора. Он бестрепетно раздевается и идет за дедом на кухню мыть руки. Ладно, поработаем. В конце концов, мне-то к таким вызовам не привыкать, я по ним в одиночку езжу. Подстрахуем.

Но тревога моя напрасна. Станеш справляется самостоятельно, бабушка довольна: какой внимательный доктор, слушает, не перебивает.

Дибазол с папаверином получены, валидольчик под язык положен, бабушка в умилении, и мы расстаемся лучшими друзьями. Уже на выходе дед сует мне в руки кулек с пирожками:

- Чайку попьете, за бабкино здоровье!

Что ж, спасибо, люди добрые, на хорошем слове. Нам бы еще выехать теперь из этих сугробов и не застрять - тогда можно будет подумать и о чайке.

Как в воду глядела! Сели. Ни вперед, ни назад. Шинин, проклиная механика, не дающего вовремя зимнюю резину, стартует на форсаже. Машину стаскивает задом в сугроб.

Выхожу, надеваю рукавицы. Похоже, придется толкать.

- Ола, садись в машину. Я справлюсь.

Не знаю, не знаю. Сели мы крепко.

Шинин кричит:

- Ола! Назад садись, на самый край носилок! Станеш, давай, враскачку вперед, толкай, может, вылезем!

Мотор рычит, из-под колес фонтаны снега вперемешку с землей, но машина продвигается вперед!

- Давай! Давай! Еще немного!

Станеш упирается покрепче ногами в сугроб и буквально выносит машину из колеи. "Рафик" радостно крутит колесами, и мы - УРА! - снова на твердой земле.

- Ну, ты даешь, доктор! Ты не штангист, случайно?

- Нет. Я вулканец.

Доктор отряхивает с куртки и штанов снежно-земляную кашу и лезет в кабину греться. Сначала выберемся на асфальтовую дорогу, звонить будем потом.

Юрий достает из-за спинки сиденья термос с кофе, предлагает нам. Я - за, Станеш отказывается.

- Зря не хочешь, хороший кофе, крепкий, сладкий!

- Поэтому и не хочу.

- А что же ты пьешь? Чай?

- Воду.

- Вода не водка, много не выпьешь.

- Я много и не пью, ровно столько, сколько необходимо.

- Ты шуток совсем не понимаешь, да? Бедный ты, бедный. Это в каком же мире надо вырасти, чтоб шуток не понимать!

- Бедный? Я не понимаю...

Станеш в замешательстве, он честно пытается осилить Шининскую манеру разговора. А тот исподволь наблюдает за вулканцем и произведенным эффектом доволен. Похоже, это подтрунивание превратится в ритуал.

Дежурство продолжается обычным порядком. На станцию нас не пускают, на вопрос, можно ли заехать хоть на минутку, диспетчер отвечает дурацким вопросом: "Зачем?" А вот надо!

В среднем десять вызовов за сутки, когда больше, когда меньше, но мне лично хватает, чтобы, придя домой, лечь и лежать минуточек шестьсот. А вот Станешу мало. Он взял еще сутки через трое на Промышленной, где педиатров по-прежнему не хватает, и теперь рабочий график у него - двадцать четыре часа работы, затем двадцать четыре часа отдыха. Станеш уверяет, что при таком режиме у него еще остается масса времени для медитации, самосовершенствования и сна.

- Так вы все-таки иногда спите?!

- Почему иногда? Достаточно регулярно. Только это занимает меньше времени.

- И сколько, к примеру, ты спишь после дежурства?

- Я после каждого дежурства не сплю. Я сразу за все отсыпаюсь после каждого третьего часов по десять-двенадцать.

Юрок вступает в разговор, оторвавшись на время от комментариев по поводу "ишаков спортивных" и "котов помойных, нафиг", от которых нет проезда на дорогах.

- Слушай, так это ты по шесть дней не спишь, получается? Здоров! Мне бы так, я бы еще на одну работу устроился. А то жена запилила: "Денег нет, денег нет!" Как будто ей когда-нибудь хватало! Хоть сколько ни принеси - все, один черт, мало.

- Может быть, она их тратит неправильно?

- Слушай, парень, по-твоему, баба может правильно тратить деньги? Она их просто тратит - и все. По-моему, ей сам процесс нравится. А у вас в семье кто деньгами заведует? Сестра?

- Почему сестра? Нет, вместе решаем.

- Общак, значит... Эх, студенты, завидую я вам. Все еще у вас впереди.

Шинин о чем-то задумывается, мечтательно глядя поверх дороги.

У нас тоже еще все впереди. Вся ночь.

 

Берем по рации очередной вызов. Боже мой! Вот чего я не люблю. Интересно, какой это умник додумался объединить под одним кодом поводы к вызову "отравился - подавился"? Потому что если ребенок чем-то травился, то в большинстве случаев мы еще успеваем все исправить. А вот если подавился, и не просто закашлялся, а не дышит...

Тут лучше всех может помочь принимающий вызов диспетчер, если успеет сказать родственникам, чтобы они, не дожидаясь "скорую", перевернули бы ребенка вниз головой и потрясли.

Едем. Про себя молюсь - только б не подавился!

Входим. Еще как! Синий мальчишка на полу, рядом отец изо всех сил дует ему в рот. Делает искусственное дыхание. Еще глубже вдувая ненароком вставший поперек горла кружок колбасы.

Одним движением Станеш отстраняет мужчину, берет ребенка за ноги и как следует встряхивает. Несколько раз.

Безрезультатно. Колбаса сидит плотно.

Неужели конец?! Мать пока молчит, не сводя глаз с доктора. Что-то будет, когда она поймет...

Нет страшнее вызова, чем нелепая детская смерть. Это от таких вызовов в тридцать лет седеют волосы.

Вулканец кладет ребенка на спинку, сам садится рядом с ним на пол.

- Ола, пусть мне никто не мешает.

- Да, доктор.

Может, еще не все потеряно? Станеш наклоняется над мальчиком и замирает в неподвижности, с застывшим взглядом. Почему мне кажется, что воздух вокруг них дрожит от напряжения?

Наконец ребенок вздрагивает, тело его выгибается дугой, Станеш резко выдыхает - и одновременно изо рта мальчишки вылетает кусок колбасы. Судорожный вдох - и долгожданный рев!

Нате, мамочка, получите своего ребенка.

Мать, плача и смеясь одновременно, обнимает сынишку. Отец трясет руку совершенно обалдевшего доктора, а я прикидываю, как бы мне весь этот бардак прекратить и вулканца спасти. Лучше всего помогает канцелярски-протокольное "А страховой полис у вас есть? Принесите, пожалуйста!" Станеш спасен, папаша отцепился.

День третий

Сегодня все как всегда. То есть все наоборот. Не как у нормальных людей, а как в любой оперативной службе. В нашей, есссно, стране.

Прям без объявления войны, никого не предупредив, нам поменяли машину. На "уазик", бортовой номер девяносто три. Мотивируя это тем, что снегопад, заносы, "рафик" не везде пролезет.

Ну, там, где мы обычно ездим, и танк не всегда пролезет, но в данном случае дело не в этом. Достаточно посмотреть, кто сегодня будет кататься на нашей вылизанной шоферами "детской" тридцать шестой. Ну конечно, Людочка.

Все объясняется очень просто и примитивно: на "уазике" трясет. А дороги из-за снега неровные, с ухабами и кочками, ебураками и колдоебинами, и будут таковыми до весны. Точнее, почти до лета. А некоторые сотрудники не любят тряски. И не только не любят, но и могут ее избежать. По-свойски договорившись с диспетчером.

Ах, чтоб вам всем, да когда же эту машину мыли в последний раз? В прошлой жизни? Пока не объявили, беру веник и тряпку. Хотя бы успеть вымести окурки и протереть пыль с носилок. Да и не только пыль. Безобразие!

Лавируя с веником между носилками и сиденьем, пячусь к подножке через весь салон. И просто случайно не успеваю вымести мусор на незаметно подошедшего Станеша.

- Ола, что-нибудь не в порядке?

- Что-нибудь? Да тут практически все не в порядке! Надеюсь, она хотя бы ездит!

- Вы думаете, машина может быть неисправна? - в глазах вулканца такие искренние изумление и тревога, что мне становится его жаль.

- Нет, доктор, не думаю. Это просто преувеличение, проявление эмоций. Которых у меня сейчас хоть отбавляй. Вы не знаете, кто сегодня у нас водитель?

- Нет. Но могу узнать.

Станеш уходит, а я в темпе навожу хотя бы подобие порядка и начинаю распихивать по углам наше снаряжение и аппаратуру. Почти заканчиваю, когда возвращается Станеш. А за ним - Боже мой! - водитель.

"Я не извозчик, я водитель кобылы!"

Это он, Б.Ф., в прошлом году, когда выпал первый снег, сказал:

- Все, хватит лихачить! - и перешел с сорока километров в час на тридцать пять!

Да за что же это нас так?

Доктор, еще не зная об ожидающей его участи, садится в кабину. Бэ Эф тоже вскарабкивается, кряхтя и охая, и тут же первым делом включает радио. "Русское радио"!!! Мы обречены.

 

Время идет. Машина еле движется, почти стоит. Было бы лето, нас обгоняли бы велосипедисты. Бэ Эф оживлен и общителен, разговор идет о политике, о вчерашних новостях и о политико-экономических прогнозах самого Бэ Эфа. Да! Именно разговор!

Вулканец в нем участвует, и, к моей великой досаде, похоже, не только из вежливости. В происходящих в нашем мире событиях он явно неплохо ориентирован. А мне смертельно скучно, и все это давно надоело. Поскольку Борис Федорович никаких других тем годами не признает.

- Доктор, а что у нас на вызове? - надо же мне как-то бороться за выживание в одной отдельно взятой машине.

- Тридцать два "Е", температура, пять лет.

- И далеко мы едем? - адрес Станеш водителю назвал еще на станции.

- Белорусская, сто семь. Это на Сухой Самарке.

А то я не знаю! До Сухой этой самой Самарки мы такими темпами будем пилить до вечера. Бригада явно расслабилась, надо что-то предпринять.

- Не люблю я этот район, - говорю. - Педиатры в поликлинике сплошь и рядом - жены военных, меняются каждые полгода, дети запущенные, экология преотвратная. И ехать далеко. А нумерация домов - как в Токио. Рядом с первым - девятый, потом двадцать третий, а вот пятый - около двадцать седьмого. На той неделе с Катковым искали адрес полтора часа, еле нашли.

Станеш заметно встревожился, явно теряя интерес к разговору о событиях в Армении.

- Борис Федорович, мы могли бы ехать быстрее?

- Отчего же нет? Могли бы и быстрее. Да ведь скользко! Занесет машину на повороте - и в столб. Вообще не доедем. Куда торопиться, сутки впереди.

Симпатии к собеседнику у вулканца явно поубавилось. Такого отношения к работе он не понимает.

А что там понимать?! Все очень просто. Бэ Эф семь лет уже как на пенсии, а пенсию за просто так не дают. Все его трудности на дороге - его собственные. С годами снижаются реакция, выносливость, да и интерес к происходящему. Нам бы день отстоять да ночь продержаться. И винить его в этом трудно.

Отдав "скорой" всю свою жизнь, он и подумать не может об уходе. И у нас язык не поворачивается открыто сказать ему, что пора, мол, сменить работу или вообще сидеть дома. Водитель он очень неплохой, но для "скорой" этого уже недостаточно.
Подъезжаем к светофору, дальше кончаются ветхие избушки вдоль по берегу речки Татьянки и торчат первые девятиэтажки. Нам где-то здесь. Судя по карточке, этаж у нас восьмой, не избушка.

На повороте виден номер на углу дома - девяносто пять. Где-то рядом.

Через пятнадцать минут петляния между домами наш сто седьмой все еще где-то рядом. Найдены номера с девяносто пятого по сто пятый, но дальше - чисто поле. Город кончился. По четной стороне еще тянутся дома типа "барак" и за ними маячит что-то многоэтажное. Предлагаю проверить - по какому-то наитию. Станеш удивляется: зачем искать на четной стороне сто седьмой дом? А просто так, вдруг найдем. Борис Федорович не удивляется. Ничему - уже много лет. Сворачиваем, и "уазик", рыча, лезет по тропинке между бараками.

Когда многоэтажная свечка общежития оказывается номером сто семь "А", а наш искомый сто седьмой - прямо за ней, около сто второго, по-настоящему удивлен только вулканец. Нас никто не встречает. Кому мы нужны?

По темному коридору к лифту. Лифт украшен лужей и высокохудожественными изображениями. С надписями. Впрочем, я не краснею. А Станеш невозмутим. Или не понял, или не заметил. Жму кнопочку восемь.

Ответ обычный - фиг! Не работает. Пробежечка до восьмого как зарядка до завтрака. Бодрит. Если б еще не мусоропровод и его ароматы лета...

 

Открывают. Заходим. "Здравствуйте, что случилось, где помыть руки". Все как обычно. Или нет?

Что это бабуля так на нас таращится?

А просто Станеш забыл надеть шапочку. "Доктор, доктор, а почему у вас такие..." Тьфу, привязалось. Доктор, порывшись по карманам и не найдя, что искал, невозмутимо проходит в комнату мимо остолбеневшей бабки. Ну забыл и забыл. Пусть привыкают. Бабка, вспомнив о своей роли в спектакле, выходит из транса и бочком пробирается в комнату.

Вызов простой, ОРВИ. Осмотр, рекомендации. Поняв, что уколов не будет - а зачем они при температуре тридцать восемь пятилетнему? - пацан отмирает и, не сводя глаз со Станеша, выпаливает:

- Дяденька доктор, а вы вампир?

- Нет, не вампир.

- А кто же тогда, кто?

- Вулканец.

- А вы на звездолете прилетели?

- Да.

- А клингонов вы видели?

Ответить Станеш не успевает, а жаль. Бабуля, подхватив на руки негодующего внука, тащит его в кровать, ворча на ходу:

- Ну хватит, хватит, не морочь людям голову, ох уж эти родители, сами с причудами и мальчишку с ума сведут своими старыми треками. Не сердитесь, доктор, он еще маленький, что на уме, то и на языке. Насмотрится с родителями этой мистики-фантастики, тьфу, и несет черт-те что...

 

Ползем. Ползем...

Все еще ползем...

Меня начинает одолевать бесовская идея попросить Станеша, чтоб вышел да подтолкнул. Однако воздерживаюсь. Памятуя, что доктор у меня - вулканец, и шутки не поймет. А на дороге - гололед, да простится мне несвоевременный каламбур.

- Борис Федорович! - таким умильно-молящим голосом. - Может, уж поедем? Холодно!

- Всем холодно. Вон, вон, смотри, ворона замерзла!

Смотрю. И правда, на обочине валяется. Черная, всклокоченная, страшненькая.

- Да по-моему, она не замерзла. Ее, по-моему, сшиб какой-то ездун. Или ездец. В общем, дорожно-транспортное происшествие.

Ловлю на себе недоуменно-тревожный взгляд доктора.

- Что, Станеш?

- Борис Федорович, остановитесь.

- Зачем?!

- Остановитесь.

- Как скажете, начальник.

Бэ Эф недоумевает, я, признаться, тоже. Что он хочет?

Вулканец выпрыгивает из кабины и почти бегом направляется к вороне. Присаживается рядом с ней на асфальт вперемешку со льдом, растопырив пальцы, касается окоченевшей серо-черной кучки и замирает.

Выхожу. Как-никак бригада. Полминуты стою у него над душой. Бэ Эф обиженно курит возле машины - опять задержка! А ведь как летел!

Наконец Станеш поднимается, опускает руки.

- Что? Что ты? Станеш?

Молча смотрит на меня в упор. Потом выдавливает из себя, как боль, по каплям:

- Ола... Это первая птица, которую я вижу. Вблизи... У нее голова раздавлена и...

- Не надо диагнозов. Доктор, вы не забыли, что у нас вызов?

Надо же как-то его встряхнуть! Вот тебе и вулканская невозмутимость, и отсутствие эмоций! Дохлая ворона, надо же! Сама, однако, отвожу глаза.

- Не забыл. Едем.

Всю дорогу Станеш молчит. Я тоже. К счастью, почему-то молчит и Бэ Эф.

Наконец подъезжаем. Егорова, пятнадцать. Борис оживляется и бодро заявляет:

- Тут к дому не проедешь, не-ет! Смотри, совсем двор не чищен!

Как будто на стошке когда-то чистили дворы.

Выходим.

По темной лестнице в коридор и направо.

Вот и квартира. Звонка нет. Стучу.

Тишина.

Стучу громче.

Далеко за дверью какая-то возня и торопливые шаги. Скрип ключа в замочной скважине.

- Приехали!

Это в глубь квартиры кому-то, не нам.

- Наконец-то! Пока вас дождешься - умереть можно! Скорая, называется!

Станеш держится молодцом, не реагирует, а мне и вовсе не привыкать.

- Куда нам пройти, ничего ж не видно?

- За мной идите, за мной. Ох уж эти доктора, только деньги умеют брать, а толку от вас никакого! Руки-то хоть помойте!

В полумраке коридора вижу, как каменеет лицо доктора. Он судорожно натягивает шапочку и поправляет халат. Ничего, не такое слыхали. Привыкнет.

- Полотенце доктору дайте, пожалуйста!

Раздеваюсь, прохожу вслед за немолодой замызганной маменькой в дальнюю узкую и тесную комнатку.

Станеш демонстративно моет руки. Все-таки молодой он еще.

В комнате накурено и полно молодежи. Под тридцать, под двадцать, -надцатилетки и на руках у девчонки лет десяти еще какой-то карапуз.

Понятно, многодетные.

- Что случилось? Матушка, где мне можно сумку поставить?

- Да вон, совсем помирает пацан, Славка-то мой, золотко. Уж что-нибудь вколите ему, чтоб хоть до Нового года дотянул! А сумку ставь, дочка, вон хоть на стол.

На бывшем письменном столе - груда тряпья и детские игрушки. Осторожно сдвигаю их и раскрываюсь. Оглядываюсь.

Доктор уже приступил к осмотру. Господи, дай ему силы!

На кровати, застеленной чем-то и чистой простыней, лежит подросток лет тринадцати. Бледный. Серый. По-моему, в коме. На нарка, однако, не похож.

Хотя... Худой, как щепка. Дышит тяжело и хрипло, через раз. Пора вмешаться.

- Матушка, народу очень много в комнате, парню дышать нечем. И можно открыть окно?

- Сейчас, дочка, сейчас. А народу-то - это ж не чужие, это братья его и сестры. Вот, опять сбежал из больницы. Который уж раз. Не хочу, говорит, там помирать, уж дома-то лучше, хоть телевизор есть. А сам-то вот спит с утра и не просыпается, какой ему телевизор!

Станеш вскидывает голову:

- С утра? Почему же вы раньше не вызвали?

- Да думала - уснул, наконец, пусть отдохнет, ведь всю ночь стонал, бедный. Сколько уколов, сколько таблеток, сколько денег переплатила, а толку-то нет! Говорят, рак у него. Да ведь врут, поди?!

Более внимания на маменьку Станеш не обращал. Мне:

- Ола! Набирайте: преднизолон сто двадцать, на физрастворе, глюкоза двадцатипроцентная двадцать, в нее аскорбиновой кислоты три милли и приготовьте адреналин. Внутривенно и внутрисердечно.

- Матушка, пожалуйста, принесите какое-нибудь блюдечко под ампулы.

- Да, доча, счас принесу.

- Доктор, - это шепотом. - Могу я напомнить вам, что онкологические больные в третьей-четвертой клинической группе не подлежат реанимации? По положению об...

- Мне все равно.

- Станеш! Ты видел выписку из онкодиспансера?! Мальчик умирает - и слава богу, отпусти, не мучай его!

- Нет. Я буду бороться за него. Вы набрали, что я велел?

- Да! Набрала!

Ого, похоже, мне пора взять себя за шкирку и хорошенько встряхнуть. Эмоции эмоциями, а субординацию еще никто не отменял. Эти металлические нотки в голосе врачей я слышала и раньше. И сама так могу.

Возвернулась маменька с миской для осколков и ампул. Села в изголовье кровати. И тоненько так начала подвывать. Видно же, к чему идет дело. Всем. Кроме Станеша.

- Эй, кто-нибудь! Молодой человек, пожалуйста, уведите матушку в другую комнату, не нужно ей все это видеть. Мы будем реанимировать.

В глазах подошедшего брата лет тридцати резонный вопрос: зачем?

Ответ: не знаю. Так доктор прописал. Чертов вулканский интерн.

Вхожу в вену с третьей попытки. И не стыжусь - мало кто вообще бы сюда вошел. Вен нет, давления нет. Да вообще ничего вот-вот не будет!!! Пред-агония! Что он думает, этот вулканец, кем он себя вообразил?!

Ввожу преднизолон. Затем все по списку, адреналин наготове.

- Ола, с адреналином не спешите. Из вены не выходите. Никого в комнату не впускайте. Я буду очень занят - помогите мне!

Да, доктор! Да, мистер Спок! Ya-ya! Для вас все что угодно.

Но зачем, господи?

Станеш тем временем уже на коленях возле постели, одна рука на лице мальчишки, другой прижимает к своему лицу холодные высохшие детские пальцы.

- Что?..

- Не отвлекайте меня, я буду о-ч-е-н-ь занят.

- Да, доктор.

Доввела, что осталось, из вены не выхожу, адреналин под рукой. Наблюдаю. Ох, корвалолу бы мне...

 

Темно. Холодно. И уже не больно. Но как же не хочется туда, во мрак...Где ни мамки, ни Генки, ни маленького Вальки... Где нет даже телевизора... Стоп. Это не я. Я - Станеш. Ты со мной. Держись за мою руку. Моя сила - тебе. Моя воля - тебе. Я молод, здоров и силен, меня хватит на нас двоих. Не смотри туда, мальчик, не смотри во тьму, ничего там хорошего нет. Пойдем со мной, назад, к маме, братьям и сестрам...

- Зачем? Я умираю, так уж пусть... Снова боль, уколы, палаты... Отпусти меня, братан. Или нет... Проводи меня, мне страшно... туда... одному.

- Нет. Мы уйдем отсюда вместе. И не будет больше боли. Я обещаю. Веришь?

- Не очень... Многие обещали... Я устал, брат. Вот только по Вальке буду скучать, по мелкому... Хотел научить его в футбол...

- Научишь. Пойдем со мной. Ты не будешь больше болеть. Я сделаю так, что не будет больше боли. Смотри! Посмотри на себя!

- Здорово! Мускулы... И шишек нет... Да ведь это во сне?

- Нет. Ты проснешься - и все будет так. Скоро. Только просыпайся быстрее, мои силы на исходе. Мы можем оба вернуться - или оба умрем, решай.

- Ну нафиг ты сказал?! Зачем тебе умирать?! Ладно, вернемся, поверю уж последний раз! Только ты меня не подведи!

- Не подведу. Ну, пойдем... Со мной... К свету... Моя сила - тебе... Моя воля... Мы едины... Выход!!!

 

И не уследила. Не знаю, что он делал, доктор мой вулканский, а только мальчишка пришел в себя и взвизгнул, увидя иглу в своей руке. А Станеш упал в обморок. Прям на пол.

 

На этом, однако, дежурство не закончилось, хотя правильнее было бы снять доктора с линии и отправить домой, сделав из нас с водителем обычную бригаду. Но на весь город и так всего семь педиатров. А детишки имеют привычку больше болеть по ночам. И мы остаемся в расчете.

Не отзваниваемся. Машина медленно ползет в сторону города. Станеш зябко кутается в широкую зимнюю "аляску" и молчит. Я тоже помалкиваю, хотя вопросов у меня к нему... Немерено. И все такие, что и не знаешь, как спросить.

ЧТО, В КОНЦЕ КОНЦОВ, ПРОИСХОДИТ? ЧТО ЭТО БЫЛО?

Даже Бэ Эф притих, почувствовав повисшее в воздухе напряжение.

Мы уже в черте города. По-прежнему не отзваниваемся. Того и гляди начнут вылавливать по рации.

Я не выдерживаю первой. Как всегда. Терпение вообще не самая сильная моя сторона.

- Доктор, вы в состоянии работать? Может быть, лучше поставим "вопрос" на полчасика?

Бэ Эф оживляется:

- Точно! И пообедать не мешало б! От работы кони дохнут.

Доктор вздрагивает и еще плотнее натягивает капюшон. Чтоб не видеть нас и не слышать. По-человечески мне его жаль. Он явно здорово не в форме, но у нас нет особого выбора - или звонить и работать, или сходить с дистанции. А тогда придется кое-что объяснить.

А кое-кто, похоже, объяснять ничего не намерен.

Делаю еще один заход.

- Станеш! Может быть, и впрямь отдохнем полчаса? После такого вызова диспетчер нам не откажет. Или давайте я старшему позвоню...

Он резко оборачивается - так, что падает капюшон.

- Со мной все в порядке! Я вполне способен выполнять свои обязанности и функционировать в обычном режиме! И не нужно все время меня опекать! Я не ребенок!

Ого! Ого! Ну что ж, как скажете, доктор. Отодвинувшись подальше в свое кресло, делаю вид, что ничего особенного мне не сказали, так, все как всегда, мило-душевно. А ведь сама напросилась!

Однако напрягает. Атмосфера в машине подергивается ледком.

Тут, как раз вовремя, оживает рация.

- Би-и-ипп-ппп-ррх! Би-и-ик-ик-хр! Д..ктрх..тор, вы... хрр-брр меня слышите?

А как жа, канешна, слышим. Токи не понимаим.

- Бр-гр-хр-игада трыдцыть два, ответь... тьте... хр-р-рбрмарской, ответьте Самарской!

- Слушает тридцать второй. Связь очень плохая!

- Вы-ш-шв-ободны, доктрр-хрр? Взз-ва лежат!.. Де нах-хх-дтесь?

На этом, булькнув для прикола, рация умирает.

Замечательно! Вызовов полно, доктор психует, мы без связи.

Один Борис радуется - теперь точно поедем на станцию.

 

Но на станцию мы попали не скоро. Что называется, мимо дома с песнями. Прямо нам под колеса выскочил мужичок неопределенного вида и возраста, но в горгаишной форме, и, как ветряная мельница, замахал руками. Чудак, от Бэ Эфа не отмашешься!

На повороте - толпа. Авария. Приплыли. Ну что ж, пойду посмотрю. Выскакиваю с сумкой, чтоб два раза не ходить, едва успеваю за доктором. Борис сидит в машине как приклеенный. В чем-то он прав, надежда умирает последней. Вдруг да повезет?
Не повезло.

Протолкавшись в центр толпы - не без труда - вижу все одновременно: мотоцикл вдребезги, мотоциклист тоже, а водитель КамАЗа, повстречавший их, стоит, держась обеими руками за ручку кабины, и качается.

Шок? Прохожу мимо - и дух захватывает! Да он пьян, скотина! Перегаром прет за версту! И свежаком.

Станеш склонился над мотоциклистом. Обернувшись, машет мне - сюда!

Мотоциклисту на вид самое большее лет пятнадцать. Без сознания. Правая нога под немыслимым углом торчит едва ли не под мышкой. Правая рука сломана совершенно очевидно. Переломы открытые, все кровит. Быстро оценив состояние, Станеш сует мне сумку с системами и растворами, прижимает кровоточащие сосуды - теперь я уже знаю, это телекинез - и в машину за носилками. На ходу:

- Ола, систему противошоковую номер один.

- Да, доктор.

Пока Борис покидал кабину, вулканец уже все открыл, выдернул носилки, пучок разноразмерных шин и все это принес. Один.

Господи, как эту ногу шинировать?!! Изгибаю лестничную шину под максимально похожими углами...

Черт, не так! Еще разок...

Станеш молча отбирает у меня шину, придает ей нужную форму и фиксирует ногу. С точностью автомата.

Все углы совпадают. Здорово! Но вот носилки ему одному не поднять... наверное... кажется... Нет, точно.

Вступаю в игру. А для чего у нас зеваки?

- Мужчины, ты, ты и ты! Беремся за носилочки и - ак-курат-но! - поднимаем. Борис Федорович! Принимай!

Я держу систему, Станеш - передний край носилок, "мужчины" - задний край втроем и слегка наперекосяк.

Вписываемся в салон, хлопаем дверью... в нее тут же вцепляется гаишник.

- Куда вы его повезете? Какой номер бригады?

Чего ж ты, милый, попозже не спросил?

- В Первую городскую больницу имени Пирогова, бригада тридцать два, - Станеш информирует на ходу, высунувшись в окно. И тут же засовывается обратно. - Борис Федорович, побыстрее, состояние мальчика очень тяжелое.

- Не помрет в дороге-то?

- Не знаю.

Как мы рванули!!! С места! Я чуть с сиденья не слетела. Завывая сиреной и распугивая столбы, мы МЧАЛИСЬ! в Пироговку.

Успели. Довезли. Сдали. Железный вулканец, старательно игнорировавший любопытные взгляды сестер приемного отделения - а ушки-то, ушки! - наконец сдался и, сев в машину, запросил пощады:

- Борис Федорович! Ола! Может, теперь попросим перерыв на обед?

Почему бы и нет? Мы не злопамятные. Да и руки-ноги трясутся, перерывчик просто необходим.

- Конечно, доктор. Поехали на станцию. Пообедаем, поменяем рацию, дозаправим сумку и - еще вся ночь впереди. Поработаем.

(Обедают на "скорой" в последнее время все больше к шести-семи вечера. - Прим. автора.)

 

То ли боги судьбы сжалились над нами, то ли в душе диспетчера иногда просыпается что-то человеческое, но нам разрешили пообедать.

Пока я разогревала принесенный из дома суп, пока Бэ Эф мешал в шипящей и плюющейся маслом сковородке макароны по-флотски, доктор закрывал вызовы, объяснялся с диспетчером про попутный вызов и неработающую рацию и явно рисковал остаться голодным.

Следовало что-то предпринять... Или нет? Кажется, вулканец ясно дал понять, что не нуждается в моей опеке. Что ж, встать в позу - и пусть его как хочет? Или... Жалко. Все-таки свой брат-педиатр. Рядовой-необученный. Что-то еще ожидает нас ночью?

Станеш, не заходя на кухню, уже расположился в пустой ординаторской и обложился карточками. Одинокий и неприкаянный... Занятой и неприступный...

Замерзший и голодный. Решено.

- Доктор, мы чай заварили, присоединитесь? Горячий. С печеньем.

- Да. Спасибо. Сейчас приду.

- Время обеда заканчивается через десять минут. И сразу могут послать.

 

И скорее всего пошлют, далеко и надолго. А пока - еще целых десять минут - мы пьем чай на теплой уютной кухне, смотрим новости по древнему черно-белому телевизору, принципиально принимающему только две программы, и отдыхаем. Отдыхать надо уметь быстро.

На экране - Сочи. "Ночью в Сочи выпал снег". Лежит повсюду - на печальных обвисших пальмах, на деревьях, машинах и тротуарах. Неприветливо шипят волны на пустынном пляже.

Станеш, как зачарованный, смотрит на экран.

- Что, доктор?

- Море...

Так и хочется спросить - "Где?" ("Что это было?" - "Море".)

- А на Вулкане есть моря?

- Раньше я думал, что есть. Теперь вижу, что ошибался.

- ?!!

- На Вулкане три внутренних моря. По размерам сравнимы с земными озерами Балхаш или Байкал. Очень соленые.

- А на Земле вы были на море?

- Нет, не был. Но очень хотел бы.

- А вы вообще-то давно на Земле?

- Два месяца, семь дней и восемнадцать часов.

Да-а-а... Следовало задать этот вопрос в первый день знакомства.

Мне даже представить трудно, до какой степени все вокруг для него непривычно. Но держится он неплохо.

 

Вызовов нет. Чудеса, да и только!

На станции - ни души. Линейных гоняют, как бешеных собак, вызовы лежат, задержки - Господи! - по четыре-пять часов! А мы - сидим в тепле и покое. Сумка заправлена, карточки дописаны, Борис Федорович ушел в шоферскую и храпит там так, что слышно на первом этаже. Я тоже в задумчивости - не прилечь ли?

Так необычно в это время года и суток затишье, ведь вот только задремлешь - отправят на вызов, и будешь ползать, как муха сонная.

Однако у Станеша на этот счет никаких сомнений. Сдав последнюю карточку, он растянулся во весь рост на диване в пустой ординаторской и затих. Здорово ему сегодня досталось. Ну что ж... Последуем примеру.

 

Темно, тепло и хорошо... Просыпаюсь, прислушиваюсь. Тишина...

На станции по-прежнему мы одни. Нет. Не так. Мы по-прежнему на станции.

Что-то невероятное. Но приятно. Детки не болеют, и мы отдыхаем.

Постепенно начинают возвращаться вымотанные на нет линейные. Фельдшеры, точно сомнамбулы, пробираются в темноте к свободным кушеткам, ворча еле слышно:

- А педиатры-то как дрыхнут! Вот же везет людям! А нас-то как!..

А и не только людям. Но везет! Не помню такого.

Темно, тепло. Неужели не будет больше вызова? Побьем бригадный рекорд.

Как-то раз мы с Катковым за смену сделали три выезда. А сегодня...

- Машина девяносто три врачу Станешу, фельдшеру Сандт, педиатры на вызов! Педиатрической бригаде - машина девяносто три!

Нет, все в порядке с мирозданием, мир не слетел с рельсов, хотя было бы интересно!

 

Подхожу к диспетчеру - карточка лежит в окошке. Так... Вызов не наш - помогаем. В новых микрорайонах. Далековато.

- Тамара, а что, доктор мой еще не вышел?

- Доктор твой, поди, седьмой сон видит. И водитель еще не выходил.

Объявить их, что ли, еще раз? Жалко. Да и шуму много. Подниму сама.

На втором этаже в шоферской темно и душно. А накурили! Кошмар! И храп стоит...

Пробираюсь между спящих, выискивая Бэ Эфа.

- Борис Федорович! Подъем, поехали.

- Что? Куда? А?

- На вызов, поехали.

- Так ведь не объявляли?

- Объявляли, объявляли, пойдемте.

- А доктор?

- Сейчас разбужу.

- Ну иду, иду. Машину пока прогрею.

Кряхтя и охая, он поднимается, на ходу натягивая тяжелую меховую куртку.

Спускаюсь на первый этаж. Следующий этап побудки.

- Тома, не выходил?

- Не-а.

Ладно. Открываю дверь во врачебную. Станеша хоть искать не надо, я знаю, где он расположился.

Вулканец спит в той же позе, в какой лег, даже подушка не смята.

- Станеш!

Реакции - ноль.

- Доктор! Станеш! Поехали!

Не тут-то было.

Уже совсем собралась похлопать его по плечу, да что-то вспомнилось: к вулканцам прикасаться не рекомендуется. И что же делать? Объявить еще раз по селектору - жалко линейных, только люди прилегли.

А, да ладно! Наших тоже не рекомендуется будить вручную, могут и сапогом спросонок по уху свистнуть. Устают люди, с контролем ночью неважно.

Собираюсь с духом и трясу доктора за руку:

- Станеш, вставай, нас на вызов!

Есть! Вскочил как миленький.

- Что?

- На вызов.

- Нам?

- Нам, нам, поехали.

Выхожу в коридор, пока он влезает в ботинки. В коридоре после темной ординаторской невольно зажмуриваюсь. А у идущего за мной вулканца широко открытые глаза прикрыты третьим веком, как у пустынных рептилий. О Господи, ну и зрелище!

- Станеш, проснись!

- Да-да. Что за вызов? Далеко?

- Тридцать пять "Е", "понос-рвота-аллергия", два года, на Солнечной.

- Далеко это?

- Минут двадцать пять - тридцать.

- М-м-м.

Идем в машину. По-моему, он все-таки не проснулся. Не совсем.

 

На улице - ветрище! И мороз. Минус двадцать, не меньше! Вот завернуло!

А машина все еще не подъехала, и водитель - подумать только! - храпит за рулем. Нет, когда мало вызовов, тоже плохо. Рановато расслабились.

Открыв дверку "уазика", безжалостно нажимаю на кнопку сигнала. Бэ Эф вскакивает с неразборчивым матерком и наконец заводит движок.

 

Выйдя наружу и хлебнув ледяного ветра, Станеш от неожиданности перестал дышать. И мгновенно проснулся. Вот вам ваши экстремальные условия.

Ну, наконец едем.

Ползем.

И неудивительно. Дорога сверкает как зеркало в лучах редких фонарей. С вечера висевшая в воздухе изморозь покрыла все вокруг гладкой коркой льда. Скользко!!! На поворотах машина норовит сползти в кювет, крутя замысловатые петли и едва ли не восьмерки по пустому - на наше счастье - ночному шоссе. В машине холод лютый. Сквозь куртку прикосновение ледяного кресла пробирает до костей. Ну просто до всего пробирает! Однако печку включать рано - еще не прогрелся двигатель.

 

Как мы доехали до вызова - и вспоминать не хочется. Машина так и не прогрелась. В кабине Станеш, изо всех сил старающийся не дрожать, прижался к капоту движка - хоть какое-то тепло. А у меня в салоне - Антарктида. Не замерзли бы растворы в сумке!

Вот, наконец, и поворот на Солнечную. Бэ Эф тормозит и глушит двигатель.

- Что такое, Борис Федорович?

- Видишь, какой уклон? Гололед. Если туда спустимся - обратно не вылезу. Во-он он, ваш одиннадцатый дом, в самом в низу. Рядом с тринадцатым.

Одиннадцатый - и рядом с тринадцатым?! Не может быть!

Ядовитая, как самая ядовитая змея, шиплю и открываю дверь в лето.

Вулканец стоит возле кабины и крепко держится за ручку двери. Что такое?

Выхожу - и сразу понимаю, что такое. Стоять невозможно! Дорога под уклон, ноги едут сами. Хорошо, что сумку не успела взять! Здорово. А спускаться нам - метров сто, не меньше.

- Борис Федорович! Может, проедем? Невозможно же идти! А если обратно с ребенком? Ведь каток же настоящий!

- А если внизу застрянем, тогда как? Нет уж, я вас лучше тут подожду.

Кому лучше, тому лучше. Держась одной рукой за машину, другой беру сумку, отпускаю дверцу - поехали! Сразу набираю приличную скорость. Чтобы избежать падения, присаживаюсь на корточки. Станеш, показывая чудеса балансировки, едет следом стоя, держит равновесие.

У-ух! Не вписалась в поворот.

- Ола! С тобой все в порядке?!

- Кажется, да.

С трудом поднявшись, отряхиваюсь и отдыхиваюсь. Ничего себе слалом! Тут коньки нужны, а не ботинки! Доктор по-джентльменски отбирает у меня сумку - а, понятно, одиннадцатый этаж. И, естественно, нас никто не встречает. И лифт, естественно... Ну, как всегда.

 

Вскарабкавшись на этаж, расстегиваю куртку. Что ж, хоть согрелись. Звоним. Станеш уже привычно натягивает шапочку.

- Кто там?

Кто, кто, дед Пыхто!

- Вы "скорую" вызывали?

- Что за шутки дурацкие, девушка, на часы-то посмотрите! Совести у вас нет! Люди спят давно, а вы...

- Это дом одиннадцать, квартира сорок четыре?

- Да! Но мы никого не вызывали. А улица-то какая?

В приоткрывшуюся на цепочке дверь выглядывает взлохмаченная непроснувшаяся бабушка.

- Извините, пожалуйста, у нас вызов к ребенку, Ситникова Вера, два года. По вашему адресу.

- А улица-то, улица какая?

- Солнечная.

- Да нету у нас детей-то, может, вы адрес спутали?

Смотрим на карточку уже вдвоем. Если и спутали, то не мы.

- А вы не знаете, у ваших соседей нет девочки с такой фамилией?

- У нас на площадке вовсе детишек нету. Одни пенсионеры.

Вот те на! Зря поднимались.

- Извините, пожалуйста. Наверное, назвали что-то неверно.

- Что ж, ничего, я понимаю, работа у вас.

- Извините. До свидания.

Бабушка отправляется досыпать, а мы - одиннадцать этажей вниз. А рация-то в машине!

На первом этаже Станеш, порывшись по карманам, извлекает карманную рацию. А я и не знала. Доктор, да вы полны сюрпризов! Впрочем, сюрприз приятный.

- Центральная? Это тридцать вторая бригада, врач Станеш. Уточните адрес, номер вызова - шестьсот двадцать семь.

- Доктор, вы доехали до вызова?

- Да. Доехали. Но по данному адресу "скорую" не вызывали.

- Минуточку, сейчас уточню.

Тут, как назло, рация решила, что с нее достаточно, и отключилась.

В подъезде - холодрыга. Сквозняк гуляет, как у себя дома. Ставлю сумку на пол и прячу руки в рукава.

Вулканец, согревая пальцы дыханием, в третий раз набирает номер Центральной. О, есть контакт!

- Тридцать вторая бригада, педиатры. Уточните адрес.

- Да-да, доктор, вы что-то отключаетесь.

- Я?

- Доктор, улица Солнечная, дом тринадцать, квартира сорок четыре. Как поняли?

- Понял. Но у нас в карте вызова - дом одиннадцать.

- Наверное, диспетчер ошиблась.

Не диспетчер, а дисраптор! Делать нечего, идем к соседнему дому.

А там...

Можно было догадаться. По закону парных случаев, лифт не работает и здесь.

На одиннадцатом этаже сквозь приоткрытую дверь пробивается полоска света. Луч света! В темном царстве! Во всем остальном подъезде - тьма египетская. А зачем в подъезде свет, если есть лифт? Вот только на ночь его отключают - из соображений экономии, что ли?

Звоним. Шапочку Станеш и не снимал.

- Ой, скорая, проходите! Ой, что я наделала, что я наделала! Она у меня вся какими-то пятнами покрылась! Ну с головы до ног! А я ей таблетку дала, а пятна еще больше стали!

Молодая женщина в полурасстегнутом халатике, едва прикрывающем роскошную фигуру, заметалась по квартире, пытаясь делать сто дел одновременно: пристроить наши куртки, достать пару табуретов, успокоить ревущую дочку и состроить глазки доктору.

Доктор, окинув взглядом ребенка, направился мыть руки. Квартира типовая, в таких он уже бывал.

 

Продолжения ждите...